Andy Davidson – The Boatman’s Daughter – 2020

Его манила кровь, та самая кровь, что влекла его сны к ведьминой поляне, к девичьей ждущей руке; кровь, направляемая волей некой силы, превосходящей своего носителя, создание древнее, мощное и неведомое Билли Коттону, чья грудь сочилась красным, указывая путь. Байу сужалось, деревья сплетались, и за хриплым ночным пением и за собственным голосом старый пастор не слышал истинного шепота мира, что изменял во тьме свою форму, готовясь его принять.

Природная притягательность водной части Арканзаса, манящая маленькими лодочками, опасными переправами по сужающимся речкам, влажным одиночеством круглосуточных переправ – несмотря на сокрытые, а также видимые опасности, есть в этом месте что-то романтичное. Нарисованная на форзаце книги карта местности, может участвовать в конкурсе первоклассников на самый изощренный лабиринт без выхода, помогает представить маршрут передвижений героев, но не помогает определить расстояние между ключевыми точками.

Гнездо, ровно как и Воскресный дом выше по течению, был для Чарли Риддла колом, вбитым в скалу его жизни. А сам он, как пес в грязном дворе какого-нибудь жителя низин, был привязан к этому колу невидимой цепью, и его ограниченное, затоптанное пространство кишело мухами и воняло его собственным дерьмом. Здесь он потерял большую часть себя.

С другой стороны, происходящее в Арканзасе, мы наблюдали только через книги и фильмы, отчего общее впечатление и знания о штате могут варьироваться от источника к источнику. Из-за этого, быстрое развитие книги, с самого начала окунающее читателя в водоворот мошкары и кувшинок, может пагубно сказаться на восприятии истории. Многие авторы сначала подготавливают читателя к введению мистического и потустороннего, давая возможность отдышаться и осмыслить происходящее. Дэвидсон сразу топит читателя в наркотрафике, продажных полицейских, пасторах-сутенерах, и вслед бросает кирпич, отвечающий за русских народных духов из сказок, человека-амфибию и ведьмовство, чей «хлюп» в воду ставит жирную точку на пустые вопросы «как, зачем и почему».

На окраине заброшенного лесопильного городка, он назывался Майлан, проститутки из Пинк-Мотеля стояли под дождем, будто забытые часовые у открытых дверей; весь их ночной бизнес будто смыло водой. Они курили сигареты и жались друг к дружке, пока градины, точно пули, разбивались на заросшей сорняками парковке. Старшие женщины уходили, закрывали двери и завешивали шторы. Молодые оставались начеку, неутомимые, сосредоточившись, может быть, на какой-нибудь далекой звезде, на которую долго смотрели, пока ту не скрывала буря.

Наличие избушки на курьих ножках, водяного, банника, лешего (которому, в угоду истории отрезали лишние сучки, превратив его в лешачиху) в южной глубинке Штатов может выглядеть как культурное разнообразие и без того разнообразного на личности региона, или же как попытка влезть в фольклор другой страны, основанный на переводе, вызывающем много вопросов, единственной книги о «монстрах» из наших сказок. Наличие диплома магистра искусств по художественной литературе заметно только удлиненными предложениями с двумя-тремя основаниями, но никак не глубиной истории.

«Ты сегодня умрешь», – подумала Миранда Крабтри, уставившись на темные лапы деревьев, где молния рисовала рваные фигуры, превращая деревья в демонов, явившихся на службу. «Вот такая у тебя смерть».

Историю Миранды Крабтри можно разделить на две составляющие. Одну, где она лишилась отца и ей приходится подрабатывать, курсируя по реке с лодкой, набитой наркотиками, и вторую, в которой присутствует ведьма и ее маленький брат – в нашей голове вобравший в себя образ существа из «Формы воды» Дель Торо, только моложе лет на двадцать. Первая составная – несколько дней из жизни американской глубинки, где каждому приходится ворочаться с боку на бок, в надежде найти положение, позволяющее безболезненно спать и не быть укушенным за бочок. Вторая – хорошая попытка создать темную сказку, с замахом на Геймана и Баркера, которая сможет потягаться с мастерами книг через пять. Героям Энди тоже требуется время, чтобы в них смогли поверить.

И если все эти годы чему-то научили Миранду, то вот чему: Воскресному дому не требовалась невинность. Здесь ранняя женственность осквернялась, как прозрачная вода, в которую выпотрошили рыбу. И в этом ребенке что-то было, некая правда – может, красивая, может, ужасная, – ее Миранде только предстояло постичь.

Обе составные романа по-отдельности пытаются быть самостоятельными, и у них могло бы получиться, если бы их не соединили. Соединение сказки (доброй или злой) с обязательно грубой и неприятной реальностью, может стараться преобразоваться роман, нагнав туман, напустив дым и растянув повествование путем вуайеристических наклонностей подглядывания за лесом. Градус жестокости надо уметь дозировать: за тремя недобрыми сценами обязательно должна существовать добрая, разбавляющая их, привносящая любовь, забытую радость, подкрепляющая героя или героиню, говоря ей, мол, ты выдержишь. У дочери лодочника не так много радости. Ее радость – дать спокойно жить немому перепончатому брату, который (само собой) будет играть околоосновную роль в борьбе наркокурьера и сутенера.

Из пара прошаркал банник. Это был демон, отвратительный, уродливый и маленький, как гоблин. От черепа до пояса на нем пламенела растрепанная грива волос. Над бородой торчали острые скулы. Глаза – две красные щелочки на древнем кожистом лице, растекавшемся в гротескной зубастой улыбке. Ветвеподобные пальцы демона, казалось, поддерживали улыбку, будто ее можно было открепить от лица. Это была не ухмылка, а кривая пила – грубый хирургический инструмент из стародавних времен, с деревянными ручками, – и банник проводил ею над девичьим телом, от туловища к ногам, где чуть выше тазобедренного сустава Искра держала свой нож.

К манере повествования книги, если и получится привыкнуть, то только ближе к концу. Главы заканчиваются резко, оборванно, последующая начинается совершенно в другом месте, в другое время, помогая читателю расширить кругозор полной сцены романа (дополняя карту с форзаца), изредка принуждая перечитывать финал прошлой: «не пропустил ли я ничего?». Добавьте к этому модные главы с философскими рассуждениями и глубокими описаниями бренной действительности на два предложения. Вишенкой на торте станут сложносогласуемые предложения, так и желающие, жаждущие унизить читателя.

Ветер пробирался сквозь кости лачуги, раздувал пепел, дым и золу, а Миранда чувствовала, как содрогается дом, и вспоминала сказки, которые рассказывала ей в детстве Искра. Там была ведьма, у которой дом отрастил куриные ножки и бродил по лесу, никогда не останавливаясь дважды в одном и том же месте. Так дом прятал ведьму, говорила Искра. Защищал ее.

В целом идея романа интересная: монстры на болотах, полуживые существа, духи – как раз таким можно представить себе юг, где и по сей день царят свои законы. Видна начитанность автора: в книге есть интересные моменты, детали которых раскрывают мастерство Дэвидсона. Нужно лишь немного подождать, до момента метания из крайности в крайность, когда Энди полностью сформирует свой стиль и отточит мастерство. Тогда, именно тогда, его книги не будут оставлять двоякое уравновешенное впечатление, в котором ни одно мнение не может склонить чашу весов.

«Я осталась без отца из-за этой женщины, и у меня появился брат, потому что я лишилась отца. Я никогда не знала Коры, а Хирама знала слишком мало, чтобы узнать его так, как могла бы сейчас, если бы он остался жив, и вот она, эта женщина, которую я думала, что знала, но сейчас смотрю и вижу только массу странных и древних частей, но я знаю мальчика, и он хороший, настоящий, и я люблю его, а он родился в страшной обстановке, и это нельзя изменить, как нельзя изменить свое рождение, потому что все мы произошли из треснувших яиц и колючих гнезд».

Качество у книги вполне приемлемое, за исключением ненавистного нам перекоса корешка, который появляется после прочтения, при недорогом переплетении. Особых ошибок в тексте замечено не было, а ведь некоторые места приходилось перечитывать, в надежде уловить потаенное согласование с чужеродным словом. Печать текста на страницах почти везде одинаково пропорциональна самим страницам. Но, несмотря на белую бумагу, издание выглядит дешево, особенно после прочтения.

За плотиной располагалось озеро, а за озером – еще сотня миль зеленовато-бурой воды, что бежала на юг с северо-восточного Техаса, точно по шраму на земле, возникшему эоны лет назад, когда окаменелости были рыбами, а вся страна – юрское море, в котором плавали огромные бегемоты.

С одной стороны – книга понравилась, с другой можно было почитать что-то интереснее. С одной стороны – почти Гейман, с другой – косплей на «Голодные игры». С одной стороны – книга не самая дорогая, с другой – оценка потраченного времени. Невозможность для себя осознать, какая из сторон романа перевесит другую, и уже, обозначить, некое мнение о прочитанном дико раздражает. С одной стороны – раздражает, с другое – ну и черт с ним.

- Мужчина делает то, что делает, и не просит прощения. Просто делает, и все. Правильно, неправильно – просто делает, мать его.